Неточные совпадения
Он без всякой
религии, но готов почти умереть за что-то неопределенное, чего и назвать не умеет, но во что страстно верует, по примеру множества русских европейских цивилизаторов петербургского периода русской
истории.
Он и был твердо уверен в своей правоте, как не может не быть уверен в правоте здравого смысла всякий образованный человек нашего времени, который знает немного
историю, знает происхождение
религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской
религии.
Я совершенно отрицательно всегда относился к этическому формализму Канта, к категорическому императиву, к закрытию вещей в себе и невозможности, по Канту, духовного опыта, к
религии в пределах разума, к крайнему преувеличению значения математического естествознания, соответствующего лишь одной эпохе в
истории науки.
Я читал лекции по философии
истории и философии
религии, а также вел семинар о Достоевском.
Религия Христа зовет нас к борьбе за жизнь, к мировой победе над смертью, к завоеванию воскресения
историей и творчеством.
Появление
религии прогресса и социализма обостряет религиозно-эсхатологическую проблему, ставит перед христианским сознанием вопрос о религиозном смысле
истории и ее завершении, служит возрождению религиозному, связанному с обетованиями и пророчествами.
Искушения христианской
истории отразились на историческом христианстве, которое оказалось компромиссом подлинной
религии Христа с царством князя этого мира.
Этот трагизм христианской
истории в том коренился, что христианская
религия все еще не была полным откровением, что не наступили еще времена для раскрытия положительной религиозной антропологии, монистической правды о земной судьбе человечества.
А вместе с тем прогрессисты-позитивисты отрицают конец
истории, исповедуют
религию плохой бесконечности, отсутствия конца во времени, бесконечного совершенствования.
Учение о прогрессе, о смысле
истории неизбежно предполагает благодатное завершение
истории, конечный исход, конец
истории, ту или иную эсхатологию; в эсхатологии — пафос
религии прогресса, душа ее.
Он никогда не задумывается о социальной стороне той католической
религии, которую принимает, никогда не думает о связи католичества с мировой
историей.
Процесс
истории привел человечество XIX века к идее прогресса, которая стала основной, вдохновляющей, стала как бы новой
религией, новым богом.
Причудливая диалектика
истории передала идею прогресса в руки нового человечества, настроенного гуманистически и рационалистически, отпавшего от христианской
религии, принявшего веру атеистическую.
Страдание в
религии Христа совсем не то, что в
религии буддийской, к которой слишком часто уклонялось христианство в
истории.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и
религии, отрицание смысла конкретной
истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец
истории мира.
Родовые
религии сделали возможными первые стадии человеческой
истории; в них открылись элементарно необходимые истины; но откровения о личности и ее идеальной природе в них не было еще, не настало еще для этого время.
И до сих пор мир не понимает, почему Христос не пришел в силе и славе, почему не явил Своей божественной мощи, почему так бессильна
религия Христа в
истории, почему христианство получает удар за ударом и не удается, не устраивает этого мира.
Естественные
религии организовали жизнь рода, спасали человечество от окончательного распадения и гибели, создавали колыбель
истории, той
истории, которая вся покоится на натуральном роде, на естественном продолжении человечества во времени, но имеет своей конечной задачей преобразить человеческий род в богочеловечество, победив естественную стихию.
Лаврецкий начал уверять Лизу, что ему это и в голову не приходило, что он глубоко уважает всякие убеждения; потом он пустился толковать о
религии, о ее значении в
истории человечества, о значении христианства…
Воображение его было преисполнено чистыми, грандиозными образами
религии и
истории, ум занят был соображением разных математических и физических истин, а в сердце горела идеальная любовь к Мари, — все это придало какой-то весьма приятный оттенок и его наружности.
— Это доказательство вовсе не из катехизиса, а, напротив — доказательство
истории, — поддержал его Неведомов. — Существование везде и всюду
религии есть такой же факт, как вот этот дом, эти деревья, эти облака, — и от него никакому философу отвертеться нельзя.
Ради него созидаются
религии, философские системы, утопии; ради него самоотвергаются те исключительные натуры, которые носят в себе зиждительное начало
истории.
— Кого же он балует, помилуйте! Город без свежего глотка воздуха, без
религии, без
истории и без народности! — произнес Белавин, вздохнув. — Ну что вы, однако, скажете мне, — продолжал он, — вы тогда говорили, что хотите побывать у одного господина… Как вы его нашли?
Прежде скажу о тех сведениях, которые я получил об
истории вопроса о непротивлении злу; потом о тех суждениях об этом вопросе, которые были высказаны как духовными, т. е. исповедующими христианскую
религию, критиками, так и светскими, т. е. не исповедующими христианскую
религию; и, наконец, те выводы, к которым я был приведен и теми и другими, и историческими событиями последнего времени.
Учение это, по мнению людей науки, заключающееся только в его догматической стороне — в учении о троице, искуплении, чудесах, церкви, таинствах и пр. — есть только одна из огромного количества
религий, которые возникали в человечестве и теперь, сыграв свою роль в
истории, отживает свое время, уничтожаясь перед светом науки и истинного просвещения.
Очевидно, прежде всего, что ей доступна лишь эмпирическая феноменология
религии, которая и изучается подобно фактам этнографии или
истории, регистрируемым, классифицируемым, схематизируемым.
Поэтому наукой о
религии возможно заниматься, при известной методологической тренировке или школе, не имея внутренне никакой религиозной одаренности, относясь к фактам религиозной
истории как коллекционер, собирающий, примерно, бразильских бабочек или редких жуков.
Без такого органа было бы, конечно, невозможно то пышное и многоцветное развитие
религии и
религий, какое мы наблюдаем в
истории человечества, а также и все ее своеобразие [Нам приятно отметить, что к опытному истолкованию
религии приходит в результате всего своего колоссального изучения
религий Макс Мюллер (в разных своих сочинениях, см., напр., Natürliche Religion. Leipzig, 1890.
Нельзя не признать, что учение Шлейермахера носит явные черты двойственности, которая позволяет его истолковывать и как философа субъективизма в
религии (как и мы понимаем его здесь вслед за Гегелем) [Бывает, что «я» находит в субъективности и индивидуальности собственного миросозерцания свое наивысшее тщеславие — свою
религию», — писал о Ф. Шлейермахере Гегель в «Лекциях по
истории философии» (Гегель. Соч. М.; Л., 1935.
Практическое устремление
религии Abgeschiedenheit есть буддийская нирвана, не только акосмизм, но и антикосмизм: вырваться из мира, который возникает чрез раздвоение твари и Бога, в изначальное божественное ничто. Очевидно, это воззрение не дает места идее
истории, мирового процесса, мирового свершения: идеал восстановления первоначального состояния, апокатастасйс, есть здесь голое отрицание мира.
Вообще в
истории мысли это есть предельный пункт унижения
религии под видом ее защиты, ибо мужественнее и естественнее прямо признать, что
религии нет и она вообще невозможна, нежели в самый темный угол сознания, пользуясь его сумерками, упрятывать
религию.
Водопьянов ловко подбирал доводы к своим положениям;
история гражданская и библейская давала ему бездну примеров участия неизвестных нам сил в делах смертных, причем он с удивительною памятливостью перечислял эти явления; в философии разных эпох он черпал доказательства вечности духа и неземного его происхождения; в
религиях находил сходство со спиритскими верованиями.
Творчество Достоевского бесконечно важно для философской антропологии, для философии
истории, для философии
религии, для нравственной философии.
Точно так же теперь, как Вольтер в свое время, непризванные защитники закона необходимости употребляют закон необходимости, как орудие против
религии; тогда как, точно так же, как и закон Коперника в астрономии, — закон необходимости в
истории не только не уничтожает, но даже утверждает ту почву, на которой строятся государственные и церковные учреждения.
Эта
история, в которой мелкое и мошенническое так перемешивалось с драматизмом родительской любви и вопросами
религии; эта суровая казенная обстановка огромной полутемной комнаты, каждый кирпич которой, наверно, можно было бы размочить в пролившихся здесь родительских и детских слезах; эти две свечи, горевшие, как горели там, в том гнусном суде, где они заменяли свидетелей; этот ветхозаветный семитический тип искаженного муками лица, как бы напоминавший все племя мучителей праведника, и этот зов, этот вопль «Иешу!
Религия, здравый смысл человечества, науки права и сама
история одинаково понимают это отношение между необходимостью и свободой.
Запад забронирован, забронирован всей своей
религией, своей культурой, всей своей активной, мужественной
историей, своим рыцарским прошлым, своим свободным подчинением закону и норме.
Он отменяет автономный и секулярный принципы новой
истории, он требует «сакрального» общества, «сакральной» культуры, подчинения всех сторон жизни
религии диавола,
религии антихриста.
Религия не может быть частным делом, как того хотела новая
история, она не может быть автономна, и не могут быть автономны все другие сферы культуры.